ПЕРВЫЕ ГОДЫ НА КАВКАЗЕ СЕЛЕНИЯ АРШЕВАТСКОГО (1801 -1832)

Восемнадцатый век оказался для однодворцев судьбоносным не только в социальном смысле. Потеря былых привилегий и уравнивание их в правах с государственным крестьянством протекали параллельно с не менее важными процессами, а именно обезземеливанием потомков бывших служилых людей. Прежние поместья, доставшиеся им в наследство от предков, как правило, не увеличивались, в то же время численность самих однодворцев неуклонно росла. Так, если первая петровская ревизия 1719 г. зафиксировала 384.387 душ мужского пола, то третья всеобщая перепись податного населения, проведенная в 1761 г., выявила 453.000 однодворцев, в собственности у которых имелось 17.675 душ зависимых крестьян. Дальнейшее увеличение численности однодворцев приводило к необходимости дробления земли между наследниками и, соответственно, к измельчению самих наделов, с которых все труднее становилось прокормиться. По свидетельству В.И. Семевского, уже в 80-е гг. XVIII в. около 1/4 всех однодворцев, проживавших в Курской губернии, имело лишь одни приусадебные участки, а более 10.000 тысяч душ располагали мизерными наделами размером от 1 до 3-х десятин.
Данная ситуация усугублялась еще и тем, что в местах проживания однодворцев к концу XVIII в. уже не наблюдалось земельного изобилия, существовавшего ранее. В Воронежскую, равно как и в прочие бывшие пограничные губернии, с севера направлялся поток помещичьих, монастырских, удельных и других категории крестьян, а с юга помещики приводили зависимых малороссиян, которых селили по соседству с однодворческими селами и деревнями. Сами дворяне-крепостники, испомещая собственных крестьян, всячески стремились посягать и на однодворческие земли, а возникавшие при этом конфликты зачастую оканчивались не в пользу потомков порубежных дозорщиков.
Таким образом, растущее малоземелье и расширявшаяся помещичья экспансия заставляли однодворцев оставлять насиженные места и отправляться в новые колонизируемые районы страны, одним из которых являлся Северо-Западный Кавказ. Их стремления во многом совпадали с желанием царского правительства, которое было заинтересовано в скорейшем освоении вновь присоединенных земель. Целым рядом указов Екатерины II Правительствующему Сенату (от 25 июня 1781 г., от 22 декабря 1782 г., от 3 августа 1787 г.) Всемилостивейше дозволялось раздавать земли на Северном Кавказе в ареале недавно устроенной Азово-Моздокской линии всем желающим "без различия рода и звания". Особенно приветствовалось переселение в Кавказское наместничество жителей "...наипаче таких селений, кои в землях недостаток и нужду ощущают". Поэтому не случайно, что задолго до прихода будущих основателей Расшеватки на Северо-Западном Кавказе уже появлялись первые партии воронежских однодворцев. Известно, например, что выходцы из Воронежского, Нижнедевицкого, Задонского и других уездов Воронежской губернии стояли у истоков возникновения в 1786 г. селения Марьевского (впоследствии ст.Новомарьевской), и ряд коренных новомарьевских фамилий (Воронины, Мысковы, Турищевы, Труфановы, Сысоевы, Федосовы и др.), идентичных местным расшеватским, лишний раз подтверждают общность мест исхода однодворцев.
На первый взгляд вопрос о времени основания станицы Расшеватской (первоначально селения) представляется вполне однозначным. В делах полкового правления Кубанской бригады Кавказского линейного, а затем Кубанского войска, к которой относилась Расшеватка, встречается одна и та же стандартная запись, гласящая, что "станица... устроена в 1801 г. при речке Разшеватке просторными дворами...". Эта же дата приводится и в исследованиях дореволюционных авторов К.Т. Живило, B.C. Шамрая, Е.Д. Фелицына. Вместе с тем, на военно-исторической карте Северо-Западного Кавказа, составленной тем же Е.Д. Фелицыным, обнаруживается гораздо более ранний год образования Расшеватки, а именно 1786 г.
Возникающее противоречие, тем не менее, легко разрешается, ибо последняя дата может расцениваться не более как издательская опечатка или описка самого ученого. Ведь главной задачей Е.Д. Фелицына при составлении карты было показать различные оборонительные военно-инженерные сооружения, о чем убедительно говорит даже само ее название. Очевидно, что исследователь не ставил своей целью датировать основание именно казачьих станиц, часть из которых поэтому и не представлена на самой карте. Зато приведенный Е.Д. Фелицыным 1786 г., как год основания Расшеватки, легко может быть отнесен к укреплению Болдыревскии Окоп, указанному от будущей станицы ниже по течению р.Расшеватки и являвшемуся одним из многочисленных, но недолго существовавших редутов, призванных связывать Кубанскую и Азово-Моздокскую линии.
К разряду курьезных сведений следует отнести и другую более раннюю дату основания Расшеватки -1798 г., которая приводится крупнейшим кубанским историком прошлого Ф.А. Щербиной. Во втором томе своего известного сочинения "История Кубанского казачьего войска" он, в частности, пишет, что "в 1798 г. основано было целых пять селений - Расшеватское, Дмитриевское, Ильинское, Архангельское и слобода Малороссийская, или Бирючья". Однако уже на следующей странице Ф.А. Щербина, основной целью которого было описание хода Кавказской войны на правом (кубанском) фланге линии, сам себе противоречит, ибо селения Дмитриевское и Ильинское датируются теперь 1801 г.
Наряду с версиями о более раннем времени поселения Расшеватки встречаются и противоположные суждения. Капитан Генерального штаба Н.Н. Забудский, например, в своем обозрении Ставропольской губернии, составленном в середине XIX в., полагал, что ст.Расшеватская, равно как и Новоалександровская, была устроена в 1803 г. Ошибочных фактов не лишены и некоторые архивные материалы. Так, в частности, в Обозрении Ставропольского уезда за 1819 г. датой основания Расшеватки выводится 1802 г.
На наш взгляд, не имеет смысла перечислять и опровергать все ошибки и неточности, тем более что подобное положение вещей сложилось в отношении большинства линейных станиц Кубани. Главное доказательство заключается в том, что основная масса архивных документов, особенно тех, которые освещают период ранней истории Расшеватки, содержит лишь одну дату - 1801 г., которая, как будет показано ниже, и является истинной. Вместе с тем хочется подчеркнуть, что вышеуказанные хронологические недочеты благополучно "дотянули" до новейшего времени и всерьез были восприняты современными краеведами. В подборке материалов, посвященных, например, истории населенных пунктов Новоалександровского района, их автор, В. Т. Грибанов, пойдя вслед за авторитетом Ф.А. Щербины, также указал 7.98 г. как дату основания Расшеватки. Гораздо больше вопросов и неясностей возникает в отношении происхождения названия станицы. С легкой руки того же И.З. Кожевникова-Степного в сознании многих жителей Расшеватки закрепилась следующая версия, приведенная писателем. Она гласит, что "...одна партия беглых мужиков из Воронежской и Пензенской губерний остановилась у тихой речки. Впереди неоглядная степь, украшенная цветами, похожая на расшитый ватой огромнейший ковер, а рядом лес. Понравилось людям это место и назвали они его "расшитым ваткой". С тех пор и стан, и речка стали называться Расшеваткой". ''Подобное незатейливое объяснение выступает ярким примером простонародной вульгаризированной трактовки, попыткой самостоятельного осмыс-ления чужого, непонятного названия с позиций родного русского языка. Случай с Расшеваткой, таким образом, не представляется чем-то уникальным и исключительным, ибо и сейчас можно, например, столкнуться с тем, что ногайский по происхождению гидроним "Егорлык" объясняется как "место, где жил человек по имени Егор Лыков", а французский военно-инженерный термин "стернамент" (la stememente), от которого произошло и современное название горы Стрижамент в окрестностях Ставрополя, в народном варианте подается как "местность, изобиловавшая стрижами".
Научная несостоятельность такого рода толкований очевидна, и тем более досадно, что они обретают порой и поразительную живучесть, "перекочевывая" в печатные издания. Версия о "расшитом ваткой ковре" была взята на вооружение местным краеведом В.Т. Грибановым, а затем попала и в более поздние издания. Вместе с тем при ближайшем рассмотрении точка зрения И.З. Кожевникова - Степного о происхождении названия станицы не выдерживает никакой критики. Дело в том, что само слово "вата" происходит от немецкого "Watte" и означает массу хлопковых волокон, получаемую на специальных машинах, причем развитие самостоятельной хлопкообрабатывающей промышленности началось в России с 1808 г., а вся соответствующая инфраструктура стала создаваться еще позже, с 1842 г., когда был отменен запрет на вывоз из Англии хлопкопрядильных машин. Таким образом, к самому началу XIX в. у основной массы населения России едва ли было представление о полном спектре продукции машинного хлопкопрядения, в том числе и о вате. Простонародье, как правило, довольствовалось собственными выращиваемыми техническими культурами, в основном льном и коноплей.
На наш взгляд, происхождение названия "Расшеватка", по всей видимости, связано с прежними жителями прикубанских степей, тем более, что на это указывает пример ранее возникших однодворческих селений Сенгилеевского и Бешпагира, названных как Богоявленское и Покровское, но в итоге сохранившихтаки изначальные варианты наименований, доставшихся от ногайцев.
На карте части кубанской степи, лежащей между Азовским морем и реками Доном и Кубанью, составленной в 1772 г. инженером, корпусным адъютантом Василием Слудиным, указано, что основная масса ногайцев Едисанской, Джембулуковской и Буджакской орд, союзных в тот момент Правительству Екатерины II, кочевала от урочища "Темишберк" (на карте приводится именно такое написание Темижбека) к Азовскому морю. И лишь небольшая часть джембулуков, значащаяся на карте как "левое поколение татар", занимала пространство от Темижбека по направлению к Манычу и Егорлыкам. Таким образом, сама река Расшеватка и прилегающая к ней местность оказывались тогда в ареале ногайских кочевий. Однако данная ситуация просуществовала недолго, ибо после разгрома, устроенного ногайцам А.В. Суворовым в конце 1783 г., они были вынуждены удалиться за Кубань или в "...степи прикаспийской равнины". Несомненно, что длительное пребывание ногайцев в районах, прилегающих к Кубани, осталось отображенным в ряде топонимов и гидронимов, и примечательным в этой связи является факт достаточно легкого перевода с тюркского языка названия реки Калалы, в которую впадает Расшеватка, означающего "Крепостное место" или "Крепость Аллаха".
Однако в отношении самой Расшеватки попытка расшифровки названия при помощи тюркского языка оказывается несостоятельной, даже если принять в расчет то обстоятельство, что местные старожилы и сейчас именуют станицу не иначе как "Аршеватка". Это сразу наводит на мысль о том, что изначально название реки звучало как "Аршав", "Арша" или "Аршан", а затем было искажено и переосмыслено русскими поселенцами на свой манер настолько, что возникшая новая интерпретация утратила всякий первоначальный смысл как в тюркском, так и в русском языках. Столь значительное искажение объясняется фонетическими и морфологическими различиями языков, относящихся к принципиально разным лингвистическим группам. Выход из создавшейся тупиковой ситуации с переводом названия станицы, тем не менее, обнаруживается, если обратить внимание на то обстоятельство, что в роли прежних жителей описываемых мест выступали не только ногайцы, но и представители другого степного этноса - калмыки. Их присутствие четко зафиксировано в первоначальной истории Хоперского полка, станицы которого, разместившись на Азово-Моздокской линии, оказались в непосредственной близости и от калмыцких кочевий. После ухода ногайцев в конце 1783 г. у калмыков сложились благоприятные условия для расширения пастбищных территорий собственных улусов вплоть до Кубани.
Самое главное, что в ранней истории Расшеватки "калмыцкий след" виден достаточно четко. По материалам Ставропольского крайгосархива прослеживается, что контакты между русскими однодворцами и степняками зачастую имели негативный характер, и это неудивительно, ибо в болезненное соприкосновение вступали два противоположных мира: оседлый, олицетворяющий цивилизаторскую миссию Российской Империи, и кочевой, с органически присущими ему агрессивными чертами. Например, в августе 1803 г. староста селения Расшеватского Андрей Черепухин докладывал в Ставропольский нижний земский суд, что у отставного солдата Ефима Лактионова, бывшего в степи в 4-х верстах от селения на уборке хлеба, двое калмыков Большедербетовой орды князя Габун Шарапа забрали лошадь. В другом деле, датированном 1810 г., сообщается о том, что калмыки напали на однодворцев с.Расшеватского и отбили у Харитона Маковкина 8 лошадей, у Наума Зубкова - 2 и у Климона Момотова - 1 лошадь.
Весьма характерно, что в источниках начала XIX в. достаточно определенно говорится и о районах пребывания калмыков. В архивном документе, относящемся к ноябрю 1803 г., отмечалось, что "калмыки Дербетовой орды" имеют зимнее кочевье на низовьях Егорлыка "до пещаных копаней (территория нынешнего с.Песчаноокопского Ростовской области. - В.К.)" по речке Расшеватке и "по Калалам (т.е. по реке Калалы. - В. К.)". Причем в этих местах, как подчеркивается в документе, "...орда зимнее кочевье всегда имеет...". Эти данные подкрепляются еще и копией, сделанной ставропольским землемером Лапшиным в 1811 г. с карты, присланной из Правительствующего Сената, на который калмыцкие кочевья указаны простирающимися от р.Калалы на восток.
Из приведенных фактов, таким образом, явствует, что земли, лежавшие по течению Расшеватки до прихода русских переселенцев, да и в первые годы после их появления, входили в ареал расселения кочевников. Особо необходимо отметить, что термин "Аршан" является вполне осмысляемым с точки зрения калмыцкого языка и означает "источник", "вода", "родник", причем с оттенком "целебный", "минеральный" - "аршан булук". Вполне вероятно отсюда, что слово "Аршаватка" явилось симбиозом калмыцкого "аршан" и русского "вода", т.е. "Аршанвода" или "Аршаватка" (Аршеватка). Стоит при этом подчеркнуть, что название станицы именно в таком варианте сохранилось не только в просторечье, но и первоначально в официальной переписке. Так, на печати Расшеватской волости 1811 г. без труда читается словосочетание "Аршеватскаго волостнаго правления"3 (см. приложение № 10). Небезынтересным в этой связи является факт неустойчивого наименования тогда еще селения Расшеватского в различных архивных документах. Так, в деле за 1801 г. оно обозначается как "Разшевадка", в записи 1804 г. подается как "Ращеватское", а в одной из бумаг 1824 г. значится как "Рошеватское". И лишь войдя в состав Кубанского линейного полка в начале 30-х гг. XIX в., станица приобрела окончательную форму своего наименования.
По времени собственного основания ст.Расшеватская не относилась к числу первых русских поселений на Северо-Западном Кавказе. Как подчеркивалось выше, в 80-е, а затем и в 90-е гг. XVIII в. южно-русскими однодворцами был устроен целый ряд селений на промежутке от Ставрополя к Кубани, но при этом, по меткому замечанию видного кавказоведа И.В. Бентковского, "колонизация края происходила бестолково, а переселенцы селились самовольно, где хотели...". В начале XIX в. ситуация с заселением новых земель несколько изменилась, ибо местные власти стали сознательно размещать переселенцев, удовлетворяя не только их интересы, но и преследуя собственные замыслы. Необходимо было надежно связать пограничные кавказские районы с центром страны и между собой. Для этого вдоль основных почтовых трактов надлежало учреждать новые селения, в которых все следовавшие и гражданские, и военные лица могли бы получить свежих лошадей, провиант, проводников и прочее.